Правовой статус женщин древнего рима. Самые знаменитые женщины рима

с.183

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Мы гово­ри­ли уже, что бра­тья и сест­ры рос­ли вме­сте, и эта сов­мест­ная жизнь про­дол­жа­лась и тогда, когда дети менее состо­я­тель­ных клас­сов отправ­ля­лись (маль­чи­ки и девоч­ки вме­сте) в началь­ную шко­лу, а в бога­тых семьях сади­лись вме­сте за азбу­ку под руко­вод­ст­вом одно­го и того же учи­те­ля. Чем даль­ше, одна­ко, шло вре­мя, тем боль­ше рас­хо­ди­лись пути бра­та и сест­ры: маль­чик все боль­ше и боль­ше ухо­дит из дому, гото­вит­ся к обще­ст­вен­ной и поли­ти­че­ской жиз­ни; девоч­ка живет дома, око­ло мате­ри, при­уча­ет­ся к домаш­ним работам, сидит за прял­кой и за ткац­ким стан­ком - уме­ние прясть и ткать счи­та­лось в чис­ле жен­ских доб­ро­де­те­лей даже в ари­сто­кра­ти­че­ских кру­гах нача­ла импе­рии, осо­бен­но если семья под­черк­ну­то бла­го­го­ве­ла перед обы­ча­я­ми пред­ков, как это делал сам Август, не носив­ший иной одеж­ды, кро­ме той, кото­рая была изготов­ле­на рука­ми его сест­ры, жены, доче­ри и вну­чек (Suet. Aug. 73). В состо­я­тель­ных домах девоч­ка бра­ла уро­ки у того же грам­ма­ти­ка, в шко­ле кото­ро­го учил­ся ее брат: обра­зо­ва­ние для нее не закры­то. У нас нет дан­ных судить о его объ­е­ме у жен­щин послед­не­го века рес­пуб­ли­ки; Сал­лю­стий, гово­ря о Сем­п­ро­нии, мате­ри Бру­та, буду­ще­го убий­цы Цеза­ря, отме­ча­ет ее зна­ние латин­ской и гре­че­ской лите­ра­ту­ры. Это как буд­то свиде­тель­ст­ву­ет, что такое зна­ние не было сре­ди ее совре­мен­ниц явле­ни­ем обыч­ным. Она игра­ла так­же на струн­ных инстру­мен­тах и тан­це­ва­ла « изящ­нее, чем это нуж­но порядоч­ной жен­щине» (Sall. Cat. 25. 2); неко­то­рое зна­ком­ство с музы­кой вхо­ди­ло, сле­до­ва­тель­но, в про­грам­му жен­ско­го обу­че­ния. Труд­но уста­но­вить, конеч­но, тот уро­вень обра­зо­ва­ния, пере­сту­пать кото­рый, с точ­ки зре­ния с.184 поклон­ни­ков ста­ри­ны (а Сал­лю­стий при­над­ле­жал к ним), не пола­га­лось порядоч­ной жен­щине. Отец Сене­ки, чело­век ста­рин­но­го зака­ла, не поз­во­лял жене углуб­лять­ся в науч­ные заня­тия; он раз­ре­шил ей толь­ко « при­кос­нуть­ся к ним, но не погру­жать­ся в них» (Sen. ad Helv. 17. 3- 4). Посте­пен­но эта « ста­рин­ная жесто­кость» выхо­дит из моды; моло­дая жен­щи­на уже в доме мужа про­дол­жа­ет брать уро­ки у грам­ма­ти­ка, т. е. зна­ко­мит­ся с лите­ра­ту­рой, род­ной и гре­че­ской. Цеци­лий Эпи­рота, отпу­щен­ник Атти­ка, давал уро­ки доче­ри сво­е­го патро­на, когда она была уже заму­жем за М. Агрип­пой. Сене­ка очень жалел, что отец в свое вре­мя не поз­во­лил мате­ри как сле­ду­ет изу­чить фило­со­фию (ad Helv. 17. 3- 4). Он как-то выска­зал­ся, что « жен­ское нера­зум­ное суще­ство» может быть исправ­ле­но толь­ко « нау­кой и боль­шим обра­зо­ва­ни­ем» (). Квин­ти­ли­ан желал, чтобы роди­те­ли были людь­ми как мож­но более обра­зо­ван­ны­ми, под­чер­ки­вая, что он гово­рит не толь­ко об отцах, и тут же вспом­нил и Кор­не­лию, мать Грак­хов, и доче­рей Лелия и Гор­тен­сия (I. 1. 6). В пер­вом веке импе­рии мы встре­тим ряд жен­щин, полу­чив­ших пре­крас­ное обра­зо­ва­ние; преж­де все­го это жен­щи­ны импе­ра­тор­ско­го дома: сест­ра Авгу­ста, Окта­вия, покро­ви­тель­ни­ца Вер­ги­лия; дочь Юлия, « любив­шая нау­ку и очень обра­зо­ван­ная» (Macr. sat. II. 5. 2); Агрип­пи­на, мать Неро­на, оста­вив­шая после себя « Запис­ки» , кото­рые читал и Тацит (ann. IV. 53), и Пли­ний Стар­ший, упо­мя­нув­ший ее в чис­ле источ­ни­ков для VII кни­ги сво­ей « Есте­ствен­ной исто­рии» . Сто­и­ки, уче­ние кото­рых поль­зо­ва­лось в рим­ских ари­сто­кра­ти­че­ских кру­гах такой популяр­но­стью, тре­бу­ют оди­на­ко­во­го обра­зо­ва­ния для муж­чин и для жен­щин; жен­щи­ны ищут уте­ше­ния в фило­со­фии и углуб­ля­ют­ся в фило­соф­ские трак­та­ты и сочи­не­ния по мате­ма­ти­ке; неко­то­рые сами берут­ся за перо и про­бу­ют свои силы в лите­ра­ту­ре .

Такое широ­кое обра­зо­ва­ние огра­ни­чи­ва­лось, конеч­но, толь­ко выс­ши­ми кру­га­ми. Чем бед­нее слой обще­ства, тем скром­нее обра­зо­ва­ние его жен­щин, кото­рые толь­ко уме­ют читать, писать и счи­тать. И здесь, впро­чем, так же как и в кру­гах ари­сто­кра­ти­че­ских, не нау­ка и не лите­ра­ту­ра были уде­лом жен­щи­ны: сфе­рой ее дея­тель­но­сти, ее насто­я­щим местом в жиз­ни, были дом и семья - муж, дети, хозяй­ство.

Замуж ее выда­ют рано, чаще все­го меж­ду 15 и 18 года­ми, но с.185 ино­гда даже в три­на­дца­ти­лет­нем воз­расте , не справ­ля­ясь о ее выбо­ре. Да и какой выбор может сде­лать девоч­ка, кото­рая еще нико­го и ниче­го не виде­ла и еще само­заб­вен­но игра­ет в кук­лы?

Бра­ку пред­ше­ст­во­вал сго­вор, кото­рый от при­ня­той при нем фор­му­лы: spon­des­ne? - « обе­ща­ешь ли?» (обра­ще­ние к отцу или опе­ку­ну девоч­ки) - и его отве­та: spon­deo - « обе­щаю» , - полу­чил назва­ние spon­sa­lia. В обы­чае было обру­чать детей, и поэто­му меж­ду обру­че­ни­ем и свадь­бой про­хо­ди­ло ино­гда несколь­ко лет. Обя­за­тель­ства всту­пить в брак с обру­че­ни­ем не соеди­ня­лось ; пись­мен­ное усло­вие, если его и состав­ля­ли, под­пи­сы­ва­лось толь­ко при совер­ше­нии брач­ной цере­мо­нии. Сго­вор был толь­ко домаш­ним празд­ни­ком, на кото­рый при­гла­ша­лись дру­зья и род­ные, при­хо­див­шие не столь­ко в каче­стве свиде­те­лей, сколь­ко про­стых гостей. Жених ода­ри­вал неве­сту и наде­вал ей на чет­вер­тый палец левой руки коль­цо, глад­кое, желез­ное, без кам­ней; золо­тое коль­цо вошло в оби­ход отно­си­тель­но позд­но.

Девуш­ка, выхо­дя замуж, пере­хо­ди­ла из-под вла­сти отца под власть мужа, кото­рая обо­зна­ча­лась спе­ци­аль­ным тер­ми­ном - ma­nus. Было три фор­мы бра­ка, осно­ван­но­го на ma­nus: con­far­rea­tio, « куп­ля» (coemptio) и « сов­мест­ная жизнь» (usus).

Древ­ней­шим видом бра­ка (в исто­ри­че­ское вре­мя) была con­far­rea­tio - тор­же­ст­вен­ный брак, совер­ша­е­мый глав­ным жре­цом (pon­ti­fex ma­xi­mus) и фла­ми­ном Юпи­те­ра (fla­men Dia­lis) при чте­нии молитв и жерт­во­при­но­ше­нии. Жерт­ва­ми были хлеб из пол­бя­ной муки (far - « пол­ба» ; отсюда и назва­ние - кон­фарре­а­ция) и овца; при­сут­ст­вие деся­ти свиде­те­лей было обя­за­тель­но. В древ­но­сти брак в фор­ме кон­фарре­а­ции раз­ре­шал­ся, веро­ят­но, толь­ко пат­ри­ци­ям; уста­нов­ле­ние его Дио­ни­сий Гали­кар­насский при­пи­сы­вал Рому­лу (II. 25. 2). « Ниче­го не было свя­щен­нее уз бра­ка, заклю­чен­но­го таким обра­зом» , - писал Пли­ний (XVIII. 10). Эта фор­ма бра­ка все боль­ше исче­за­ла в быту: в 23 г. н. э. нель­зя было най­ти даже трех кан­дида­тов на долж­ность жре­ца Юпи­те­ра, кото­рый, по древ­не­му зако­ну, дол­жен был про­ис­хо­дить от роди­те­лей, соче­тав­ших­ся путем кон­фарре­а­ции, и сам нахо­дить­ся в бра­ке, заклю­чен­ном таким же обра­зом (Tac. ann. IV. 16).

Дру­гой фор­мой бра­ка была coemptio - « куп­ля» , фик­тив­ная про­да­жа отцом доче­ри буду­ще­му мужу, совер­шав­ша­я­ся в фор­ме ман­ци­па­ции: жених в каче­стве поку­па­те­ля в при­сут­ст­вии пяти с.186 свиде­те­лей уда­рял моне­той по весам и объ­яв­лял девуш­ку, дер­жа ее за руку, сво­ей соб­ст­вен­но­стью. Соб­ст­вен­ность эта была, одна­ко, ино­го рода, чем обыч­но: « куп­лен­ная» жена не ока­зы­ва­лась на поло­же­нии куп­лен­ной рабы­ни, и « покуп­ка» сопро­вож­да­лась сле­ду­ю­щим диа­ло­гом: « Муж­чи­на спра­ши­вал, хочет ли жен­щи­на стать мате­рью семей­ства; она отве­ча­ла, что хочет. Так­же и жен­щи­на спра­ши­ва­ла, хочет ли муж­чи­на стать отцом семей­ства; он отве­чал, что хочет. Таким обра­зом жен­щи­на пере­хо­ди­ла под власть мужа; этот брак назы­вал­ся “бра­ком через куп­лю”: жен­щи­на была мате­рью семей­ства и зани­ма­ла по отно­ше­нию к мужу место доче­ри» , - т. е. нахо­ди­лась в его вла­сти (Boeth. ad Cic. top. p. 299). Эта фор­ма бра­ка тоже ста­ла исче­зать; послед­ний раз мы встре­ча­ем­ся с ней в поло­вине I в. до н. э.

Брак в фор­ме usus име­ет осно­вой сво­ей поня­тие поль­зо­ва­ния (usu­ca­pio): если пред­мет, хозя­ин кото­ро­го неиз­ве­стен, нахо­дит­ся во вла­де­нии у тако­го-то (оду­шев­лен­ный пред­мет в тече­ние года, неоду­шев­лен­ный в тече­ние двух лет), то он ста­но­вит­ся соб­ст­вен­но­стью фак­ти­че­ско­го вла­дель­ца. Жен­щи­на, про­жив­шая безот­луч­но в доме сво­е­го фак­ти­че­ско­го мужа один год, при­зна­ва­лась его закон­ной женой, нахо­див­шей­ся в его ma­nus. Брак в такой фор­ме ред­ко заклю­ча­ли уже при Цице­роне; зако­на­ми Авгу­ста он был фор­маль­но упразд­нен.

Кро­ме этих трех форм бра­ка, суще­ст­во­ва­ла еще чет­вер­тая, при кото­рой жена не нахо­ди­лась под вла­стью мужа (si­ne in ma­num con­ven­tio­ne) и оста­ва­лась во вла­сти отца или опе­ку­на. Когда, одна­ко, брак si­ne ma­nu вытес­нил все осталь­ные фор­мы, эта опе­ка ста­ла терять свое зна­че­ние: уже в кон­це рес­пуб­ли­ки опе­ка­е­мой было доста­точ­но пожа­ло­вать­ся на отлуч­ку сво­е­го опе­ку­на, длив­шу­ю­ся хотя бы день, и она выби­ра­ла себе дру­го­го по соб­ст­вен­но­му жела­нию; по зако­нам Авгу­ста, жен­щи­на, имев­шая тро­их детей, осво­бож­да­лась от вся­кой опе­ки; если девуш­ка жало­ва­лась, что опе­кун не одоб­ря­ет ее выбо­ра и не хочет выда­вать ей при­да­но­го, то опе­ку­на « сни­ма­ли» . О пожиз­нен­ном пре­бы­ва­нии жен­щи­ны под вла­стью отца, мужа, опе­ку­на зако­но­да­тель­ство гово­рит в про­шед­шем вре­ме­ни: « В ста­ри­ну хоте­ли, чтобы жен­щи­ны и в совер­шен­ных годах нахо­ди­лись по при­чине сво­е­го лег­ко­мыс­лия [букв. “душев­ной лег­ко­сти”] под опе­кой» (Gai. I. 144); и Цице­рон обсто­я­тель­но рас­ска­зы­ва­ет, какие обхо­ды это­го зако­на были при­ду­ма­ны с.187 « талант­ли­вы­ми юрис­кон­суль­та­ми» (pro Mur. 12. 27). Фак­ти­че­ски замуж­няя жен­щи­на уже в кон­це рес­пуб­ли­ки поль­зу­ет­ся в част­ной жиз­ни такой же сво­бо­дой, как и ее муж: рас­по­ря­жа­ет­ся само­сто­я­тель­но сво­им иму­ще­ст­вом, может раз­ве­стись, когда ей захо­чет­ся.

Брач­ная цере­мо­ния скла­ды­ва­лась из мно­гих обрядов, смысл кото­рых ино­гда вовсе усколь­за­ет от нас, ино­гда может быть объ­яс­нен путем сопо­став­ле­ния со сва­деб­ны­ми обряда­ми дру­гих наро­дов. Верой в счаст­ли­вые и несчаст­ные дни опре­де­лял­ся выбор дня свадь­бы: ее нель­зя было совер­шать в кален­ды, ноны, иды и сле­ду­ю­щие за ними дни, пото­му что как раз на эти чис­ла пада­ли жесто­кие пора­же­ния, кото­рые при­шлось несколь­ко раз потер­петь рим­ско­му вой­ску (Ov. fast. I. 57- 61). Небла­го­при­ят­ны были весь март, посвя­щен­ный Мар­су, богу вой­ны (« вое­вать не при­ста­ло супру­гам» , - Ov. fast. III. 393- 396), май, на кото­рый при­хо­дил­ся празд­ник Лему­рий (лему­ры - неуспо­ко­ен­ные души усоп­ших, ски­таю­щи­е­ся по ночам), и пер­вая поло­ви­на июня, заня­тая работа­ми по наведе­нию поряд­ка и чистоты в хра­ме Весты. Дни поми­но­ве­ния умер­ших, как дни печа­ли и тра­у­ра, есте­ствен­но, не под­хо­ди­ли для свадь­бы, рав­но как и те дни, когда бывал открыт mun­dus - отвер­стие, сооб­щав­ше­е­ся, по пред­став­ле­нию древ­них, с под­зем­ным миром: 24 авгу­ста, 5 сен­тяб­ря и 8 октяб­ря.

Когда день свадь­бы был назна­чен, неве­ста нака­нуне сни­ма­ла свое деви­чье пла­тье и вме­сте с игруш­ка­ми при­но­си­ла его в жерт­ву Ларам. Ей повя­зы­ва­ли голо­ву крас­ным плат­ком и наде­ва­ли на нее осо­бую туни­ку, пред­на­зна­чав­шу­ю­ся и для дня свадь­бы. Назы­ва­лась эта туни­ка пря­мой (rec­ta) и тка­ли ее осо­бым обра­зом: на ткац­ком стан­ке ста­рин­но­го образ­ца, работать у кото­ро­го надо было стоя и работу начи­нать сни­зу (Fest. 364; Isid. XIX. 22. 18) . Туни­ка была длин­ной; ее пере­хва­ты­вал шер­стя­ной (из ове­чьей шер­сти) белый пояс, кото­рый завя­зы­вал­ся слож­ным « герак­ло­вым узлом» (несколь­ко напо­ми­наю­щим наш « мор­ской узел» ) ; узел вооб­ще, а такой труд­но раз­вя­зы­вае­мый в осо­бен­но­сти был защи­той от кол­дов­ства и зло­го гла­за; шер­стя­ной пояс бра­ли пото­му, что « как шерсть, остри­жен­ная прядя­ми, плот­но соеди­не­на меж­ду собой, так и муж да соста­вит с женой еди­ное целое» (Fest. 55, s. v. cin­gil­lo). Воло­сы неве­сте уби­ра­ли с помо­щью осо­бо­го кри­во­го инстру­мен­та (он назы­вал­ся has­ta cae­li­ba­ris) : их разде­ля­ли на шесть прядей и укла­ды­ва­ли вокруг голо­вы. На голо­ву наде­ва­ли с.188 венок из цве­тов, собран­ных самой неве­стой (это были вер­бе­на и май­о­ран), и накиды­ва­ли покры­ва­ло, несколь­ко спус­кая его на лицо. Покры­ва­ло это по сво­е­му огнен­но­му, жел­то-крас­но­му цве­ту назы­ва­лось flam­meum. На туни­ку наде­ва­лась пал­ла тако­го же ярко­го цве­та, как и покры­ва­ло; жел­той была и обувь.

В этом сва­деб­ном наряде неве­ста, окру­жен­ная сво­ей семьей, выхо­дит к жени­ху, его дру­зьям и род­ным. Брач­ная цере­мо­ния начи­на­ет­ся с ауспи­ций. Надо было узнать, бла­го­склон­но ли отне­сут­ся боги к сою­зу, кото­рый сей­час заклю­ча­ет­ся. Пер­во­на­чаль­но следи­ли дей­ст­ви­тель­но за поле­том птиц , но уже в I в. до н. э. во вся­ком слу­чае, а может быть, и рань­ше, гада­ли по внут­рен­но­стям живот­но­го, чаще все­го сви­ньи. О том, что зна­ме­ния бла­го­по­луч­ны, жени­ху и неве­сте гром­ко сооб­ща­ли в при­сут­ст­вии собрав­ших­ся, ино­гда мно­го­чис­лен­ных гостей; на свадь­бу при­гла­ша­ли род­ст­вен­ни­ков и дру­зей; не явить­ся на такое при­гла­ше­ние было непри­лич­но; в чис­ле « без­дель­ных дел» , кото­рые напол­ня­ют его день в Риме, Пли­ний Млад­ший назы­ва­ет и этот долг веж­ли­во­сти (epist. I. 9. 2). Десять свиде­те­лей под­пи­сы­ва­ли брач­ный кон­тракт и ста­ви­ли к нему свои печа­ти, хотя кон­тракт этот и не был обя­за­тель­ным: « …насто­я­щим бра­ком будет тот, кото­рый заклю­чен по жела­нию соче­таю­щих­ся, хотя бы ника­ко­го кон­трак­та и не было» (Quint. V. 11. 32 из Цице­ро­но­вых « Топик» ). В этих « брач­ных таб­лич­ках» (ta­bu­lae nup­tia­les или do­ta­les) ука­зы­ва­лось и опре­де­ля­лось то при­да­ное, кото­рое при­но­си­ла с собой жена. Жених и неве­ста тут же объ­яв­ля­ли о сво­ем согла­сии всту­пить в брак, и неве­ста про­из­но­си­ла зна­ме­ни­тую фор­му­лу: « Где ты Гай, там и я - Гайя» ; при­сут­ст­ву­ю­щие гром­ко вос­кли­ца­ли: « Будь­те счаст­ли­вы!» ; pro­nu­ba (сло­во непе­ре­во­ди­мое) - почтен­ная жен­щи­на, состо­я­щая в пер­вом бра­ке, соеди­ня­ла пра­вые руки жени­ха и неве­сты: dextra­rum iunctio (этот сим­вол дру­же­ско­го и сер­деч­но­го еди­не­ния часто быва­ет пред­став­лен на сар­ко­фа­гах); и затем начи­нал­ся пир, затя­ги­вав­ший­ся обыч­но до позд­не­го вече­ра, дотем­на. Бывал он ино­гда очень рос­ко­шен; Август зако­ном уста­но­вил нор­му трат на сва­деб­ное уго­ще­ние: тыся­чу сестер­ций (Gell. II. 24. 14). За сто­лом обя­за­тель­но пода­ва­лись осо­бые пирож­ные - mus­ta­cea , кото­рые гости уно­си­ли с собой.

После пира начи­на­лась вто­рая часть брач­но­го цере­мо­ни­а­ла: de­duc­tio - про­во­ды неве­сты в дом жени­ха. Память об отда­лен­ном с.189 про­шлом, когда неве­сту похи­ща­ли, сохра­ни­лась в обы­чае « делать вид, буд­то девуш­ку похи­ща­ют из объ­я­тий мате­ри, а если мате­ри нет, то бли­жай­шей род­ст­вен­ни­цы» (Fest. 364). Про­цес­сия, в кото­рой при­ни­ма­ли уча­стие все при­гла­шен­ные, дви­га­лась при све­те факе­лов под зву­ки флейт; неве­сту вели за руки двое маль­чи­ков, обя­за­тель­но таких, у кото­рых отец и мать были в живых; тре­тий нес перед ней факел, не из сос­но­во­го дере­ва, как у всех, а из боярыш­ни­ка (Spi­na al­ba): счи­та­лось, что злые силы не сме­ют под­сту­пить­ся к это­му дере­ву; зажи­га­ли этот факел от огня на оча­ге неве­сти­но­го дома. За неве­стой нес­ли прял­ку и вере­те­но, как сим­во­лы ее дея­тель­но­сти в доме мужа; ули­цы, по кото­рым шла сва­деб­ная про­цес­сия, огла­ша­лись пени­ем насмеш­ли­вых и непри­стой­ных песен, кото­рые назы­ва­лись фес­цен­ни­на­ми . В тол­пу, сбе­жав­шу­ю­ся погла­зеть, при­горш­ня­ми швы­ря­ли оре­хи в знак того, как объ­яс­ня­ли древ­ние, что жених всту­па­ет теперь в жизнь взрос­ло­го и кон­ча­ет с дет­ски­ми заба­ва­ми (Serv. ad Verg. ecl. 8. 29; Cat. 61. 125). Вер­нее, конеч­но, дру­гое: оре­хи сим­во­ли­зи­ро­ва­ли пло­до­ро­дие, и раз­бра­сы­ва­ние их было сим­во­ли­че­ским обрядом , кото­рый дол­жен был обес­пе­чить новой семье обиль­ное потом­ство.

Подой­дя к дому сво­е­го буду­ще­го мужа, неве­ста оста­нав­ли­ва­лась, маза­ла две­ри жиром и олив­ко­вым мас­лом и обви­ва­ла двер­ные стол­бы шер­стя­ны­ми повяз­ка­ми; жир и мас­ло озна­ча­ли оби­лие и бла­го­ден­ст­вие, повяз­ки име­ли обыч­ное зна­че­ние посвя­ще­ния и освя­ще­ния. Моло­дую пере­но­си­ли на руках через порог, чтобы она не спо­ткну­лась (это было бы дур­ным зна­ме­ни­ем); муж « при­ни­мал ее водой и огнем» : обрыз­ги­вал водой из домаш­не­го коло­д­ца и пода­вал ей факел, зажжен­ный на оча­ге его дома. Этим обрядом моло­дая жена при­об­ща­лась к новой семье и ее свя­ты­ням. Она обра­ща­лась с молит­вой к богам, покро­ви­те­лям ее новой брач­ной жиз­ни: pro­nu­ba уса­жи­ва­ла ее на брач­ную постель, и брач­ный кор­теж уда­лял­ся.

Наут­ро моло­дая жена при­но­си­ла на оча­ге сво­е­го ново­го дома жерт­ву Ларам и при­ни­ма­ла визи­ты род­ст­вен­ни­ков, кото­рых она, моло­дая хозяй­ка, встре­ча­ла уго­ще­ни­ем; эта пируш­ка назы­ва­лась « re­po­tia» .

Сене­ка в одну из сво­их злых минут (у него быва­ли такие, и тогда мир казал­ся ему ско­пи­щем одних поро­ков), вспом­нив с.190 Ари­сто­те­ля, назвал жен­щи­ну « суще­ст­вом диким и лишен­ным разу­ма» (). Это « лишен­ное разу­ма суще­ство» окру­же­но, одна­ко, боль­шим ува­же­ни­ем и не толь­ко в семей­ной жиз­ни. Еще Иеринг заме­тил, что в леген­дар­ной исто­рии Рима ей отведе­на боль­шая и бла­го­род­ная роль (несколь­ко рань­ше, прав­да, это увидел Ливий, вло­жив­ший в уста народ­но­го три­бу­на Л. Вале­рия дово­ды, кото­ры­ми он доби­вал­ся отме­ны Оппи­е­ва зако­на, - Liv. XXXIV. 5. 9: жен­щи­ны пред­от­вра­ти­ли вой­ну меж­ду Римом и саби­ня­на­ми; мать не пусти­ла Корио­ла­на вой­ти заво­е­ва­те­лем в Рим). Рим­ская рели­гия высо­ко ста­вит жен­щи­ну: бла­го­ден­ст­вие государ­ства нахо­дит­ся в руках дев­ст­вен­ниц-веста­лок, охра­ня­ю­щих веч­ный огонь на алта­ре Весты. Нико­му в Риме не ока­зы­ва­ют столь­ко поче­та, сколь­ко им: кон­сул со сво­и­ми лик­то­ра­ми схо­дит перед ними с доро­ги; если пре­ступ­ник, кото­ро­го везут на казнь, встре­тил вестал­ку, его осво­бож­да­ют. Культ Ларов, богов-покро­ви­те­лей дома и семьи, нахо­дит­ся на попе­че­нии жен­щин; в доме отца девуш­ка следит за тем, чтобы не потух огонь на оча­ге, и соби­ра­ет цве­ты, кото­ры­ми ее мать в кален­ды, иды и ноны и во все празд­нич­ные дни укра­ша­ет очаг; пер­вая жерт­ва, кото­рую ново­брач­ная при­но­сит в доме мужа, эта жерт­ва Ларам ее новой семьи. Как fla­men Dia­lis явля­ет­ся жре­цом Юпи­те­ра, так его жена, фла­ми­ни­ка, явля­ет­ся жри­цей Юно­ны, и пред­пи­са­ния, кото­рые обя­за­ны выпол­нять оба, почти оди­на­ко­вы. Есть, прав­да, куль­ты, в кото­рых жен­щи­на не при­ни­ма­ет уча­стия, напри­мер культ Герак­ла, но у них зато есть свои жен­ские празд­ни­ки, куда не допус­ка­ют муж­чин. Они не сме­ют появ­лять­ся на таин­ст­вен­ном празд­ни­ке в честь Доб­рой Боги­ни (Bo­na Dea), кото­рый еже­год­но справ­лял­ся в доме кон­су­ла. Когда в год кон­суль­ства Цеза­ря Кло­дий, влюб­лен­ный в его жену, про­ник, пере­одев­шись жен­щи­ной, на этот празд­ник, в горо­де под­ня­лась буря него­до­ва­ния. Культ этой боги­ни мог­ли справ­лять, конеч­но, толь­ко жен­щи­ны; жен­щи­ны были и жри­ца­ми Цере­ры.

До нас дошли две фор­му­лы, в кото­рых грек и рим­ля­нин выра­зи­ли свое отно­ше­ние к бра­ку и свой взгляд на него. Грек женит­ся, чтобы иметь закон­ных детей и хозяй­ку в доме; рим­ля­нин - чтобы иметь подру­гу и соучаст­ни­цу всей жиз­ни, в кото­рой отныне жиз­ни обо­их сольют­ся в еди­ное нераздель­ное целое . К жен­щине отно­сят­ся с ува­же­ни­ем и дома, и в обще­стве: в ее при­сут­ст­вии с.191 нель­зя ска­зать гряз­но­го сло­ва, нель­зя вести себя непри­стой­но. В доме она пол­но­власт­ная хозяй­ка, кото­рая рас­по­ря­жа­ет­ся всем, и не толь­ко рабы и слу­ги, но и сам муж обра­ща­ет­ся к ней с почти­тель­ным do­mi­na. Она не сидит, как гре­чан­ка, в жен­ской поло­вине, куда доступ раз­ре­шен толь­ко чле­нам семьи; окру­жаю­щий мир не закрыт для нее, и она инте­ре­су­ет­ся тем, что про­ис­хо­дит за сте­на­ми ее дома. Она обеда­ет с мужем и его дру­зья­ми за одним сто­лом (раз­ни­ца лишь в том, что муж­чи­ны воз­ле­жат, а она и ее гостьи-жен­щи­ны сидят), быва­ет в обще­стве, ходит вме­сте с мужем в гости, и пер­вый чело­век, кото­ро­го видит посе­ти­тель, - это хозяй­ка дома: она сидит в атрии вме­сте с дочерь­ми и рабы­ня­ми, заня­тая, как и они, пря­жей или тка­ньем. У нее клю­чи от всех зам­ков и запо­ров, и она ведет хозяй­ство со всем усер­ди­ем и ста­ра­тель­но­стью, вер­ная помощ­ни­ца и доб­рая совет­ни­ца мужу. « В доме не было ниче­го раздель­но­го, ниче­го, о чем муж или жена ска­за­ли бы: “это мое”. Оба забо­ти­лись о сво­ем общем досто­я­нии, и жена в усер­дии сво­ем не усту­па­ла мужу, трудив­ше­му­ся вне дома» (Col. XII, praef. 8). Она при­ни­ма­ет уча­стие и в делах обще­ст­вен­ных. В деле рас­кры­тия Вак­ха­на­лий мно­го помог­ла кон­су­лу его теща, обхо­ди­тель­ная и так­тич­ная Суль­пи­ция (Liv. XXXIX. 11- 14). Буса, « слав­ная родом и богат­ст­вом» граж­дан­ка Кан­у­зия (город в Апу­лии), орга­ни­зо­ва­ла помощь вои­нам, спас­шим­ся после Канн (Liv. XXII. 52. 7). На сове­ща­нии, кото­рое устро­и­ли Брут и Кас­сий и на кото­ром реша­лась судь­ба государ­ства, при­сут­ст­во­ва­ли мать и жена Бру­та и жена Кас­сия (Cic. ad Att. XV. 11). Сте­ны домов в Пом­пе­ях испещ­ре­ны над­пи­ся­ми, в кото­рых жен­щи­ны реко­мен­ду­ют таких-то и таких-то на муни­ци­паль­ные долж­но­сти.

Неод­но­крат­но гово­ри­лось о том, что нель­зя дове­рять хва­леб­ным эпи­та­фи­ям; это бес­спор­но, но бес­спор­но и то, что эти похва­лы были под­ска­за­ны пред­став­ле­ни­ем о том, что такое иде­аль­ная жена, а эти пред­став­ле­ния воз­ни­ка­ли на осно­ве реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти, ею были под­ска­за­ны, в ней осу­ществля­лись. Быть домо­сед­кой (do­mi­se­da), « обра­ба­ты­вать шерсть» (la­nam fa­ce­re) озна­ча­ло то рачи­тель­ное попе­че­ние о хозяй­стве, кото­рое для рим­ля­ни­на было суще­ст­вен­ным и высо­ким каче­ст­вом. Но это дале­ко не все: те же над­пи­си отме­ча­ют как высо­кую похва­лу, что умер­шая была uni­vi­ra (жена одно­го мужа), что, остав­шись вдо­вой, она не вышла вто­рич­но замуж, хра­ня вер­ность сво­е­му пер­во­му мужу . Вер­ность с.192 - это каче­ство не уста­ют про­слав­лять над­пи­си; насколь­ко оно цени­лось в народ­ном созна­нии, об этом свиде­тель­ст­ву­ет тот факт, что толь­ко жен­щи­нам, состо­яв­шим в одном бра­ке, раз­ре­ша­лось свер­ше­ние неко­то­рых обрядов, напри­мер при­не­се­ние жертв в часовне боги­ни Цело­муд­рия (Pu­di­ci­tia); толь­ко они мог­ли вхо­дить в храм Боги­ни жен­ской судь­бы (For­tu­na mu­lieb­ris) и при­ка­сать­ся к ее ста­туе; в празд­но­ва­нии Мат­ра­лий, справ­ля­е­мых в честь древ­ней боги­ни Мате­ри Мату­ты (боги­ни рас­све­та и рож­де­ния), при­ни­ма­ли уча­стие толь­ко uni­vi­rae. Вто­рой брак - это нару­ше­ние цело­муд­рия и вер­но­сти, оба поня­тия сли­ва­ют­ся в одно. Почет­ную роль pro­nu­ba (рус­ское « сва­ха» совер­шен­но не переда­ет зна­че­ния латин­ско­го сло­ва) может выпол­нять толь­ко uni­vi­ra. Тра­гедия Дидо­ны не толь­ко в том, что ее поки­нул Эней: она рас­це­ни­ва­ет свою новую любовь как вину (Aen. IV. 19); ее само­убий­ство - это нака­за­ние, кото­рое она сама нала­га­ет на себя, пото­му что « не сохра­ни­ла вер­но­сти, обе­щан­ной пра­ху Сихея» (Aen. IV. 551- 553).

Мы можем пред­ста­вить себе, как воз­ни­ка­ла и рос­ла эта вер­ность, хра­ни­мая до кон­ца жиз­ни с твер­дым убеж­де­ни­ем, что это долг, нару­шить кото­рый пре­ступ­но. Девуш­ку, почти ребен­ка, выда­ва­ли за чело­ве­ка, часто вдвое стар­ше ее, и если это был порядоч­ный чело­век, то он, есте­ствен­но, ста­но­вил­ся для сво­ей юной жены тем, чем про­си­ла стать влюб­лен­но­го в ее дочь юно­шу уми­раю­щая мать: « мужем, дру­гом, защит­ни­ком и отцом» (Ter. Andria, 295). Муж вво­дит ее в новую жизнь, зна­ко­мит с обя­зан­но­стя­ми, еще ей неиз­вест­ны­ми, рас­ска­зы­ва­ет о той жиз­ни, кото­рая идет за сте­на­ми их дома и о кото­рой она почти ниче­го до сих пор не зна­ла. Он застав­ля­ет ее учить­ся даль­ше. Она смот­рит на него, руко­во­ди­те­ля и настав­ни­ка, сни­зу вверх, ловит каж­дое его сло­во, слу­ша­ет­ся каж­до­го рас­по­ря­же­ния: мож­но ли не послу­шать­ся его , тако­го боль­шо­го, тако­го умно­го! Вос­тор­жен­ное пре­кло­не­ние, с кото­рым отно­сит­ся к Пли­нию Млад­ше­му его моло­дая жена (epist. IV. 19. 3- 4; VI. 7. 1), вызы­ва­ет улыб­ку сво­ей наив­но­стью. Сле­ду­ет, одна­ко, пом­нить, что эти наив­ные девоч­ки в страш­ное вре­мя про­скрип­ций и импе­ра­тор­ско­го про­из­во­ла оста­ва­лись непо­ко­ле­би­мо вер­ны сво­им мужьям, шли за ними в ссыл­ку и на смерть и уме­ли уми­рать, соеди­няя геро­и­че­ское муже­ство с само­заб­вен­ной неж­но­стью любя­ще­го жен­ско­го серд­ца . При импе­ра­то­ре Тибе­рии Секс­тия, жена Мамер­ка Скав­ра, кото­ро­му гро­зил смерт­ный при­го­вор, с.193 уго­во­ри­ла его покон­чить с собой и умер­ла вме­сте с ним; Пак­сея, жена Пом­по­ния Лабео­на, пере­ре­зав­ше­го себе вены, после­до­ва­ла его при­ме­ру (Tac. ann. VI. 29). Когда Сене­ке был при­слан смерт­ный при­го­вор, его моло­дая жена Пав­ли­на потре­бо­ва­ла вскрыть вены и ей и оста­лась жива толь­ко пото­му, что Нерон при­ка­зал пере­вя­зать ей раны и оста­но­вить кровь (Tac. ann. XV. 63- 64).

В рас­ска­зе об Аррии оста­нав­ли­ва­ют­ся обыч­но толь­ко на его тра­ги­че­ском эпи­ло­ге. Пли­ний Млад­ший начи­на­ет рас­сказ об Аррии с эпи­зо­да мало­из­вест­но­го: « …хво­рал Цеци­на Пет, ее муж, хво­рал и сын, оба, по-види­мо­му, смер­тель­но. Сын умер; он отли­чал­ся исклю­чи­тель­ной кра­сотой и такой же душев­ной пре­ле­стью; роди­те­лям он был дорог не толь­ко пото­му, что был их сыном, но в такой же сте­пе­ни и за свои каче­ства. Мать так под­гото­ви­ла его похо­ро­ны, так устро­и­ла про­во­ды умер­ше­го, что муж ниче­го не знал; боль­ше того, каж­дый раз, вхо­дя в его спаль­ню, она дела­ла вид, что сын их жив и даже поправ­ля­ет­ся; очень часто на вопрос, что поде­лы­ва­ет маль­чик, она отве­ча­ла: “Он хоро­шо спал, с удо­воль­ст­ви­ем поел”. Когда дол­го сдер­жи­ва­е­мые сле­зы одоле­ва­ли ее и про­ры­ва­лись, она выхо­ди­ла и наедине отда­ва­лась печа­ли; напла­кав­шись вво­лю, она воз­вра­ща­лась с сухи­ми гла­за­ми и спо­кой­ным лицом, слов­но оста­вив свое сирот­ство за две­ря­ми» . Эта сверх­че­ло­ве­че­ская выдерж­ка помог­ла ей спа­сти мужа, но в 42 г. его аре­сто­ва­ли на ее гла­зах в Илли­ри­ке за уча­стие в вос­ста­нии Скри­бо­ни­а­на и поса­ди­ли на корабль, чтобы вез­ти в Рим. « Аррия ста­ла про­сить сол­дат, чтобы ее взя­ли вме­сте с ним: “Вы же дади­те кон­су­ля­ру каких-нибудь рабов, чтобы пода­вать ему на стол, помо­гать ему оде­вать­ся и обу­вать­ся; все это я буду испол­нять одна”» . Ей отка­за­ли; она наня­ла рыба­чье суде­ныш­ко и отпра­ви­лась вслед за мужем.

Пет был при­го­во­рен к смер­ти, Аррия реши­ла уме­реть вме­сте с ним. Ее зять, Тра­сея, умо­лял ее отка­зать­ся от это­го наме­ре­ния: « Ты, зна­чит, хочешь, если мне при­дет­ся погиб­нуть, чтобы твоя дочь умер­ла со мной?» - « Если она про­жи­вет с тобой так дол­го и в таком согла­сии, как я с Петом, то хочу» , - был ответ. Когда при­шел роко­вой час, « она прон­зи­ла себе грудь, выта­щи­ла кин­жал и протя­ну­ла его мужу, про­из­не­ся бес­смерт­ные, почти боже­ст­вен­ные сло­ва: “Пет, не боль­но”» (epist. III. 16). Пли­ний рас­ска­зал еще об одном слу­чае геро­и­че­ско­го самоот­вер­же­ния жены, кото­рая, с.194 удо­сто­ве­рив­шись, что болезнь ее мужа неиз­ле­чи­ма, уго­во­ри­ла его покон­чить с собой и « была ему в смер­ти спут­ни­цей, нет, вождем и при­ме­ром: она при­вя­за­ла себя к мужу и вме­сте с ним бро­си­лась в озе­ро» (epist. VI. 24).

Сто­ит рас­ска­зать еще об одной жен­щине, память о кото­рой сохра­ни­лась в длин­ной, но иска­ле­чен­ной . Рань­ше счи­та­ли, что это « похва­ла» Турии, жене Лукре­ция Вес­пил­ло­на, но вновь най­ден­ные отрыв­ки над­пи­си заста­ви­ли отка­зать­ся от это­го пред­по­ло­же­ния. Имя умер­шей, так же как и ее мужа, оста­ют­ся неиз­вест­ны­ми; М. Дюрри, послед­ний изда­тель этой над­пи­си, заклю­чил свою ста­тью пре­крас­ны­ми сло­ва­ми: « …тре­щи­на в камне сде­ла­ла эту « похва­лу» ано­ним­ной и сим­во­ли­че­ской… Похва­ла неиз­вест­ной жене» - пре­вра­ти­лась в вос­хва­ле­ние рим­ской жен­щи­ны» .

Над­пись поз­во­ля­ет про­следить ее жизнь. Ее обру­чи­ли с моло­дым чело­ве­ком, кото­рый сра­зу же уехал вслед за Пом­пе­ем в Македо­нию: муж стар­шей сест­ры, Клу­вий, уехал в Афри­ку. Вре­ме­на насту­па­ли страш­ные: начи­на­лась граж­дан­ская вой­на; сре­ди раздо­ра пар­тий и обще­го бес­по­ряд­ка нече­го было рас­счи­ты­вать на защи­ту зако­на и без­опас­ность. Шай­ки раз­бой­ни­ков бро­ди­ли по стране; эле­мен­ты недо­воль­ные, озлоб­лен­ные, изве­рив­ши­е­ся в воз­мож­но­сти луч­шей судь­бы, под­ни­ма­ли голо­ву. Роди­те­ли обе­их сестер погиб­ли от раз­бой­ни­чьей ли руки, от руки ли соб­ст­вен­ных рабов, мы это­го нико­гда не узна­ем. Но обе сест­ры испол­ни­ли то, что для древ­них было свя­щен­ным дол­гом: доби­лись того, что убий­цы были най­де­ны и нака­за­ны. « Если бы мы нахо­ди­лись дома, - вспо­ми­на­ет муж покой­ной, гово­ря о себе и Клу­вии, мы не сде­ла­ли бы боль­ше» .

Моло­дая девуш­ка пере­се­ли­лась, стре­мясь « най­ти охра­ну сво­е­му цело­муд­рию» , в дом буду­щей све­к­ро­ви. Новая напасть жда­ла ее. Какие-то люди, при­тя­зав­шие на род­ство с ее отцом, объ­яви­ли сде­лан­ное им заве­ща­ние недей­ст­ви­тель­ным; если бы им уда­лось дока­зать свою правоту, то девуш­ка и все состо­я­ние остав­ше­е­ся после отца, ока­за­лись бы под опе­кой неожидан­ных пре­тен­ден­тов, т. е. фак­ти­че­ски в их вла­сти. Жених, кото­ро­го отец сде­лал сона­след­ни­ком доче­ри, и ее сест­ра, кото­рой выде­ле­на была тоже часть, не полу­чи­ли бы ниче­го. « Опи­ра­ясь на исти­ну, ты защи­ти­ла наше общее дело… твоя твер­дость заста­ви­ла отсту­пить [про­тив­ни­ков]» .

с.195 До спо­кой­ной жиз­ни было, одна­ко, еще дале­ко. Цезарь запре­тил воз­вра­щать­ся в Ита­лию сто­рон­ни­кам Пом­пея; вер­нул­ся ли, нару­шив этот запрет, жених и дол­жен был бежать, оста­вал­ся ли он в изгна­нии, это­го мы ска­зать не можем. Ясно одно: неве­ста или уже моло­дая жена отка­за­лась от всех сво­их дра­го­цен­но­стей, обма­ну­ла « стра­жей, постав­лен­ных вра­га­ми» , снаб­ди­ла всем необ­хо­ди­мым изгнан­ни­ка, нашла ему могу­ще­ст­вен­ных покро­ви­те­лей сре­ди цеза­ри­ан­цев; муж смог бес­пре­пят­ст­вен­но вер­нуть­ся, но когда нача­лись про­скрип­ции 43 г., его занес­ли в спис­ки проскри­би­ро­ван­ных. Жена « спас­ла его сво­и­ми сове­та­ми» , спря­та­ла, рискуя жиз­нью (воз­мож­но, что в соб­ст­вен­ном доме), отпра­ви­лась к Окта­виа­ну (его не было в Риме) и вымо­ли­ла у него про­ще­ние. С этим « вос­ста­нов­ле­ни­ем» она яви­лась к Лепиду, рас­по­ря­жав­ше­му­ся в Риме, но он отка­зал­ся при­знать « бла­го­де­тель­ное реше­ние» сво­е­го кол­ле­ги; в ответ на моль­бы бед­ной жен­щи­ны, бро­сив­шей­ся к ногам Лепида, с ней « обо­шлись, как с рабы­ней» , осы­па­ли оскорб­ле­ни­я­ми. Окта­виан, вер­нув­шись в Рим, поза­бо­тил­ся, види­мо, о том, чтобы его рас­по­ря­же­ние было выпол­не­но.

« Зем­ля была уми­ротво­ре­на, государ­ство успо­ко­е­но; на нашу долю выпа­ли, нако­нец, спо­кой­ные и счаст­ли­вые дни» , но это сча­стье было омра­че­но тем, что у супру­гов не было детей (умер­ли они или их вовсе не было, из тек­ста неяс­но). И тут жена пода­ла мужу совет: в нем, как в фоку­се, собра­лись лучи ее люб­ви, кото­рой при­выч­но было не искать сво­е­го и думать толь­ко о люби­мом чело­ве­ке: пред­ло­жи­ла мужу раз­ве­стись с ней и женить­ся на дру­гой. « Ты утвер­жда­ла, что детей, кото­рые родят­ся от это­го бра­ка, ты будешь счи­тать сво­и­ми, что из состо­я­ния, кото­рым до сих пор мы вла­де­ли сооб­ща, ты не выде­лишь части для себя, и оно оста­нет­ся в моем рас­по­ря­же­нии… ты будешь отно­сить­ся ко мне, как любя­щая сест­ра и све­к­ровь» .

Исто­рия сохра­ни­ла память не толь­ко о тех рим­ских жен­щи­нах, кото­рые, гово­ря сло­ва­ми Кар­ко­пи­на, « вопло­ща­ют в себе все зем­ное вели­чие» . Были и дру­гие, и о них ска­за­но было мно­го зло­го: Мар­ци­ал и Юве­нал поста­ра­лись здесь вовсю, кое-что доба­вил и Тацит. Чуть ли не на каж­дой стра­ни­це у Мар­ци­а­ла мель­ка­ет какой-нибудь гнус­ный жен­ский образ: вот раз­врат­ни­ца, даже не ста­раю­ща­я­ся скры­вать свой раз­врат (I. 34); бес­со­вест­ная мать, с.196 купив­шая мужа сво­им при­да­ным и рав­но­душ­ная к тому, что ее три сына голо­да­ют (II. 34); влюб­лен­ная ста­ру­ха, осы­паю­щая любов­ни­ка дра­го­цен­ны­ми подар­ка­ми (IV. 28); жен­щи­ны-пья­ни­цы (I. 87 и V. 4); жена, у кото­рой в любов­ни­ках пере­бы­ва­ло семе­ро рабов (VI. 39); маче­ха, живу­щая в любов­ной свя­зи с пасын­ком (IV. 16); отра­ви­тель­ни­ца (IV. 24) - гале­рея страш­ная! Шестую сати­ру Юве­на­ла кон­ча­ешь читать с таким чув­ст­вом, слов­но нако­нец выка­раб­кал­ся из выгреб­ной ямы. Зари­сов­ки жен­ских типов, им сде­лан­ные, конеч­но, кари­ка­тур­ны, но ника­кая кари­ка­ту­ра невоз­мож­на, если для нее нет опо­ры в дей­ст­ви­тель­ном мире. Вот уче­ная жен­щи­на, кото­рая, как толь­ко все рас­по­ло­жи­лись за обеден­ным сто­лом, начи­на­ет умный раз­го­вор, срав­ни­ва­ет Вер­ги­лия с Гоме­ром, изви­ня­ет само­убий­ство Дидо­ны, « ее сло­ва несут­ся в таком коли­че­стве, что кажет­ся, буд­то вокруг тебя бьют в мед­ные тазы и зво­нят в коло­коль­чи­ки» ; бол­ту­нья и сплет­ни­ца, кото­рая зна­ет, кто влюб­лен, как ведет себя со сво­им пасын­ком маче­ха, от кого и когда забе­ре­ме­не­ла вдо­ва, что дела­ет­ся в Китае и во Фра­кии, она « под­хва­ты­ва­ет у город­ских ворот тол­ки и слу­хи, а ино­гда сама их выду­мы­ва­ет» . Эти жен­щи­ны кажут­ся вполне без­обид­ны­ми на том страш­ном фоне, на кото­ром они про­хо­дят. Какой стыд­ли­во­сти мож­но ожидать от жен­щи­ны, кото­рая изме­ня­ет сво­е­му полу и в костю­ме гла­ди­а­то­ра дыря­вит мишень и обди­ра­ет ее щитом, про­хо­дя весь курс фех­то­ва­ния? В меч­тах она видит себя уже на арене амфи­те­ат­ра. Устав от физи­че­ских упраж­не­ний, она с вели­ким шумом, в окру­же­нии тол­пы при­служ­ни­ков и при­служ­ниц, идет ночью в баню и, вер­нув­шись, набра­сы­ва­ет­ся на пищу и вино, кото­рым упи­ва­ет­ся до рвоты.

Ужас­ны злоб­ные меге­ры, кото­рые отправ­ля­ют на крест раба, пото­му что им это­го захо­те­лось:

истя­за­ют рабынь-при­служ­ниц, пото­му что один локон лежит не так, как гос­по­же угод­но; про­во­дят свое утро под свист бичей и розог; жен­щи­ны, опус­каю­щи­е­ся в без­дну само­го страш­но­го раз­вра­та; отра­ви­тель­ни­цы, под­но­ся­щие кубок с ядом соб­ст­вен­ным детям; запис­ные пре­лю­бо­дей­ки, хит­ро и уме­ло обма­ны­ваю­щие сво­их мужей. Тема пре­лю­бо­де­я­ния зву­чит во всей сати­ре, это с.197 един­ст­вен­ная скреп­ка, сдер­жи­ваю­щая очень рых­лую ее ком­по­зи­цию. И зву­чит она неда­ром; здесь было боль­ное место рим­ско­го обще­ства. Жена бро­са­ла мужу лозунг бьерн­со­нов­ских геро­инь, толь­ко пере­вер­нув его: « Ты будешь делать все, что тебе хочет­ся, а я не могу жить по-сво­е­му! Кри­чи, сколь­ко хочешь, пере­во­ра­чи­вай все вверх дном; я чело­век» (Iuv. VI. 282- 284); и удер­жу в этой « жиз­ни по-сво­е­му» часто не было. Семья руши­лась, и зако­ны Авгу­ста, кото­ры­ми он хотел укре­пить и упо­рядо­чить семей­ную жизнь, не при­ве­ли ни к чему.

В ста­ром Риме раз­вод был неслы­хан­ным делом. В 306 г. до н. э. цен­зо­ры исклю­чи­ли из сена­та Л. Анния, пото­му что он, « взяв в жены девуш­ку, раз­вел­ся с ней, не созвав сове­та дру­зей» (Val. Max. II. 9. 2). В 281 г. до н. э. Сп. Кар­ви­лий Руга раз­вел­ся с женой, объ­яс­няя раз­вод тем, что жена по сво­е­му физи­че­ско­му скла­ду не может иметь детей. Год запом­ни­ли, как запо­ми­на­ли года гроз­ных битв и вели­ких собы­тий. Веро­ят­но, еще в тече­ние мно­гих лет для раз­во­да тре­бо­ва­лись осно­ва­тель­ные при­чи­ны, кото­рые обсуж­да­лись и взве­ши­ва­лись на семей­ном сове­те. Но уже во II в. раз­вод пре­вра­тил­ся в сред­ство изба­вить­ся от надо­ев­шей жены; при­чи­ны, кото­рые при­во­ди­лись как осно­ва­ние для раз­во­да, сме­хотвор­ны: у одно­го жена вышла на ули­цу с непо­кры­той голо­вой; у дру­го­го жена оста­но­ви­лась пого­во­рить с отпу­щен­ни­цей, о кото­рой шла дур­ная сла­ва; у третье­го пошла в цирк, не спро­сив муж­не­го раз­ре­ше­ния (Val. Max. VI. 10- 12, - веро­ят­но, из уте­рян­ной вто­рой дека­ды Тита Ливия). Брак si­ne ma­nu дал пол­ную сво­бо­ду раз­во­да и для жен­щи­ны. Целий в чис­ле про­чих город­ских ново­стей и спле­тен сооб­ща­ет Цице­ро­ну, что Пав­ла Вале­рия раз­ве­лась со сво­им мужем без вся­кой к тому при­чи­ны в тот самый день, когда муж дол­жен был вер­нуть­ся из про­вин­ции, и соби­ра­ет­ся вый­ти за Д. Бру­та (ad fam. VIII. 7. 2); не про­шло и меся­ца, а Теле­зил­ла выхо­дит уже за деся­то­го мужа (Mart. VI. 7. 3- 4). « Ни одна жен­щи­на не посты­дит­ся раз­ве­стись, - писал Сене­ка, - пото­му что жен­щи­ны из бла­го­род­ных и знат­ных семейств счи­та­ют годы не по чис­лу кон­су­лов, а по чис­лу мужей. Они раз­во­дят­ся, чтобы вый­ти замуж, и выхо­дят замуж, чтобы раз­ве­стись» (de ben. III. 16. 2).

От всех этих заяв­ле­ний нель­зя отмах­нуть­ся: в них отра­жа­ет­ся под­лин­ная и жесто­кая прав­да. Мне хочет­ся толь­ко напом­нить умную рус­скую посло­ви­цу о доб­рой сла­ве, кото­рая лежит под с.198 кам­нем, и о худой, кото­рая бежит по дорож­ке. Пре­ступ­ная мать, сде­лав­шая сына сво­им любов­ни­ком, жен­щи­на, сме­нив­шая пусть не десять, а хотя бы тро­их мужей, пре­ступ­ни­ца, кото­рая хлад­но­кров­но под­но­сит отрав­лен­ный кубок невин­ной жерт­ве, - все эти фигу­ры дава­ли и для свет­ской бол­тов­ни, и для злой эпи­грам­мы, и для сати­ри­че­ско­го воп­ля мате­ри­ал гораздо более бла­го­дар­ный, чем какая-то тихая жен­щи­на, о кото­рой толь­ко и мож­но было ска­зать, что она « сиде­ла дома и пря­ла шерсть» .

Мы не можем, конеч­но, уста­но­вить чис­ло­во­го соот­но­ше­ния меж­ду эти­ми скром­ны­ми, неиз­вест­ны­ми жен­щи­на­ми и геро­и­ня­ми Юве­на­ла. Мож­но, одна­ко, не оби­ну­ясь, ска­зать, что пер­вых было боль­ше. Не сле­ду­ет, во-пер­вых, мер­кою Рима мерить всю стра­ну: во все вре­ме­на и у всех наро­дов жизнь в сто­ли­це шла шум­нее и рас­пу­щен­нее, с боль­шим пре­не­бре­же­ни­ем к уста­нов­лен­ным пра­ви­лам мора­ли и при­ли­чий, чем в осталь­ной стране. Пли­ний, напри­мер, гово­рит о Север­ной Ита­лии как о таком крае, « где до сих пор хра­нят чест­ность, уме­рен­ность и ста­рин­ную дере­вен­скую про­стоту» (epist. I. 14. 4). А во-вто­рых, надо обя­за­тель­но про­во­дить гра­ни­цу меж­ду бога­ты­ми ари­сто­кра­ти­че­ски­ми кру­га­ми, где празд­ность и отсут­ст­вие насущ­ных повсе­днев­ных забот созда­ва­ли атмо­сфе­ру, в кото­рой лег­ко было сбить­ся с пра­во­го пути, и сло­я­ми сред­не­со­сто­я­тель­ны­ми и вовсе бед­ны­ми, где на жене лежал весь дом и от ее усер­дия и уме­ния зави­се­ло бла­го­со­сто­я­ние всей семьи. Юве­нал, рисуя жен­ские типы, име­ет в виду толь­ко Рим и сплошь жен­щин если не ари­сто­кра­ти­че­ско­го, то бога­то­го клас­са, а Сене­ка гово­рит о скан­даль­ных бра­ко­раз­вод­ных исто­ри­ях имен­но в этой среде.

Мы рас­по­ла­га­ем доку­мен­таль­ны­ми свиде­тель­ства­ми, к сожа­ле­нию, боль­ше все­го имен­но об этой среде: жены про­стых людей, небо­га­тых, а то и вовсе бед­ных, не обра­ща­ли на себя вни­ма­ния при жиз­ни и ухо­ди­ли из нее неза­мет­ные и неза­ме­чен­ные. Память о них оста­ва­лась в серд­цах близ­ких, но выра­зить эту любовь, свою печаль и бла­го­дар­ность они уме­ли толь­ко в истер­тых от бес­ко­неч­но­го повто­ре­ния сло­вах, кото­рые подо­зри­тель­но­му взгляду кажут­ся лишь тра­фа­ре­том, бла­го­при­стой­ным и лжи­вым.

Не надо, по суще­ству гово­ря, ника­ких доку­мен­таль­ных дан­ных, чтобы пред­ста­вить себе жизнь замуж­ней жен­щи­ны в этой среде, - извеч­ную жен­скую долю всех вре­мен и всех наро­дов, с.199 пол­ную неза­мет­но­го труда и мел­ких хло­пот, кото­рые не дают пере­дох­нуть с ран­не­го утра и дотем­на и кото­ры­ми дер­жит­ся дом и семья. Она, конеч­но, домо­сед­ка: куда же пой­дешь, когда нуж­но сде­лать то то, то дру­гое, сгото­вить, убрать, почи­нить. Она садит­ся за прял­ку и, напряв ниток, пере­хо­дит к ткац­ко­му стан­ку, не пото­му что это освя­щен­ная века­ми бла­го­род­ная тра­ди­ция, а пото­му что одеж­да, изготов­лен­ная дома, обой­дет­ся дешев­ле покуп­ной. Она высчи­ты­ва­ет каж­дый асс, при­киды­ва­ет, как бы поде­шев­ле купить и хле­ба, и ово­щей, и чурок для жаров­ни. Муж с рас­све­та возит­ся в мастер­ской (каме­но­тес, сто­ляр или сапож­ник), ребя­та постар­ше ушли в шко­лу. Теперь пора наво­дить чистоту: ком­на­тен­ка за мастер­ской или полу­тем­ная низень­кая ман­сар­да моет­ся (за водой надо бегать на пере­кре­сток, что поде­ла­ешь!), чистит­ся, выскре­ба­ет­ся: чистота ее конек и пят­но на полу при­во­дит ее в ужас. Потом надо поду­мать о зав­тра­ке для мужа и для детей; в сосед­ней лав­чон­ке хит­рец-грек про­да­ет палые мас­ли­ны, выда­вая их за луч­ший ран­ний сорт; ну ее-то, конеч­но, не про­ведешь: она купит модий-дру­гой по дешев­ке и дома их засо­лит и зама­ри­ну­ет - будет дешев­ле покуп­ных и вкус­нее. Стар­ший сын явля­ет­ся из шко­лы с горь­ки­ми сле­за­ми: никак не выхо­ди­ли на дощеч­ке две про­тив­ных бук­вы, а потом он дер­нул за хвост учи­тель­скую соба­ку - она и вце­пись зуба­ми! От учи­те­ля попа­ло за все разом. Мать пере­вя­зы­ва­ет руку постра­дав­ше­му, учит, как надо обра­щать­ся с живот­ны­ми, берет дощеч­ку и гри­фель (она ведь тоже в род­ной деревне учи­лась в шко­ле: и про­чтет, и напи­шет, и сосчи­та­ет); ока­зы­ва­ет­ся все про­сто и лег­ко - толь­ко поведи рукой вверх-вниз, - непо­нят­но, поче­му же не выхо­ди­ло в шко­ле.

В вос­пи­та­нии детей в бед­ной трудо­вой семье на долю мате­ри выпа­да­ет роль более важ­ная, чем отцу, кото­рый все вре­мя занят, работа­ет в мастер­ской, обхо­дит с зака­за­ми кли­ен­тов, забе­га­ет в тер­мы, про­во­дит часок-дру­гой в кабач­ке за при­я­тель­ской беседой. Дети были при мате­ри; пер­вые уро­ки доб­ро­го поведе­ния, под­креп­ля­е­мые ее соб­ст­вен­ным при­ме­ром, они полу­ча­ли от нее. Мать пони­ма­ла не толь­ко в домаш­нем хозяй­стве: она зна­ла жизнь: у нее был тот опыт, кото­рый при­об­ре­та­ет­ся при­гляды­ва­ни­ем к окру­жаю­ще­му и разду­мьем над тем, что дела­ет­ся вокруг. Сын на воз­расте, не послу­шав­шись раз-дру­гой ее сове­та и ожег­шись, теперь вни­ма­тель­но вслу­ши­вал­ся в эту тихую доб­рую речь и при­ни­мал с.200 эти сове­ты к руко­вод­ству. Тацит оста­вил тро­га­тель­ную зари­сов­ку семей­ной жиз­ни: сын вос­пи­ты­ва­ет­ся « не в камор­ке куп­лен­ной кор­ми­ли­цы» , а на мате­рин­ском лоне, под при­смот­ром почтен­ной пожи­лой род­ст­вен­ни­цы; в их при­сут­ст­вии « нель­зя было ска­зать мерз­ко­го сло­ва, совер­шить непри­стой­ный посту­пок» (dial. 28), и как при­мер образ­цо­вых мате­рей он при­вел Кор­не­лию, мать Грак­хов, Авре­лию, мать Цеза­ря, и Атию, мать Авгу­ста.

В то вре­мя, о кото­ром идет речь, таких мате­рей надо было искать пре­иму­ще­ст­вен­но в про­стых бед­ных семьях. О них никто не знал, кро­ме семьи и соседей; не нашлось писа­те­ля, кото­рый бы ими заин­те­ре­со­вал­ся и о них напи­сал; и мы можем толь­ко по туман­но­му обли­ку вили­ки у Като­на (143) и по жене пас­ту­ха, кочу­ю­ще­го со сво­им ста­дом чуть не по всей Ита­лии, образ кото­рой на мину­ту мельк­нул у Варро­на (r. r. II. 10. 6- 7), до неко­то­рой сте­пе­ни пред­ста­вить себе, чем были эти жен­щи­ны. Усерд­ные помощ­ни­цы сво­им мужьям, умев­шие заботой и лас­кой скра­ши­вать непри­гляд­ность бед­но­сти и смяг­чать ее жесто­кость; хло­поту­ньи-хозяй­ки, дер­жав­шие дом в уюте и поряд­ке; умные и неж­ные мате­ри; доб­рые совет­ни­цы и безот­каз­ные уте­ши­тель­ни­цы и в малой беде и в боль­шом горе, все­гда обо всех пом­нив­шие и толь­ко о себе забы­вав­шие, они всей сво­ей жиз­нью оправ­ды­ва­ли ста­рин­ную посло­ви­цу, гла­ся­щую, что два луч­ших дара, кото­рые бог посы­ла­ет чело­ве­ку, это хоро­шая мать и хоро­шая жена.

Н . А . Маш­кин . Прин­ци­пат Август. М.; Л., 1949. С. 419- 423.

Она назы­ва­лась еще re­gil­la. Сло­во это древ­ние свя­зы­ва­ли с re­gi­na - «цари­ца»; совре­мен­ные язы­ко­веды про­из­во­дят его от re­ge­re, кото­рое пер­во­на­чаль­но зна­чи­ло - «ста­вить пря­мо», и счи­та­ют сино­ни­мом rec­ta (см.: A . Wal­de . La­tei­ni­sches ety­mo­lo­gi­sches Wör­ter­buch. Hei­del­berg, 1906. С. 526).

Был и дру­гой, более усо­вер­шен­ст­во­ван­ный ста­нок, тоже вер­ти­каль­ный, но за кото­рым сиде­ли и начи­на­ли ткать свер­ху.

«Уди­ви­тель­но, как быст­ро зажи­ва­ют раны, завя­зан­ные Герак­ло­вым узлом; очень полез­но завя­зы­вать таким узлом пояс и в повсе­днев­ном оби­хо­де» (Pl. XXVIII. 64).

Зна­че­ние это­го обряда было непо­нят­но уже древним. Вот объ­яс­не­ние Феста (55): «…воло­сы неве­сты уби­ра­ли cae­li­ba­ri has­ta, кото­рое тор­ча­ло в теле пав­ше­го, уби­то­го гла­ди­а­то­ра: как копье соста­ви­ло еди­ное с телом, так и жена да будет еди­на с мужем (объ­яс­не­ние совер­шен­но непри­ем­ле­мое, так как все суе­ве­рия, свя­зан­ные с уби­ты­ми гла­ди­а­то­ра­ми, воз­ник­ли зна­чи­тель­но поз­же. - М . С .); или пото­му, что замуж­ние жен­щи­ны нахо­дят­ся под покро­ви­тель­ст­вом Юно­ны Кури­ты, а она назва­на так, ибо дер­жит копье, кото­рое на сабин­ском наре­чии назы­ва­ет­ся «cu­ris»; или пото­му, что это слу­жи­ло доб­рым пред­зна­ме­но­ва­ни­ем, сулив­шим рож­де­ние силь­ных мужей».

Пли­ний писал, что яст­реб, кото­ро­го назы­ва­ли «эги­фом» и у кото­ро­го одна нога была коро­че дру­гой, «был бла­го­при­ят­ней­шим зна­ме­ни­ем в брач­ных делах» (X. 21).

На сар­ко­фа­гах с изо­бра­же­ни­ем брач­ной цере­мо­нии жених часто дер­жит в руках кон­тракт, толь­ко не в виде таб­ли­чек, а в виде свит­ка.

Момм­сен объ­яс­нял эту фор­му­лу таким обра­зом: неве­ста тор­же­ст­вен­но заяв­ля­ет о сво­ем вхож­де­нии в род мужа, при­ни­мая его родо­вое имя. «Гай» - это здесь не имя соб­ст­вен­ное, а родо­вое, каким и было в ста­ри­ну (Röm. Forsch. I. 11 сл.). Плу­тарх тол­ко­вал ее по-дру­го­му: «…где ты гос­по­дин и хозя­ин, там и я гос­по­жа и хозяй­ка» (Quest. Rom. 30).

Катон оста­вил рецепт их; судя по щед­ро­сти, с кото­рой он отпус­кал на них про­дук­ты, это были пирож­ные дей­ст­ви­тель­но для тор­же­ст­вен­ных слу­ча­ев: модий самой луч­шей муки заме­ши­вал­ся на моло­дом вине (mus­tum); в тесто кла­ли два фун­та сви­но­го жира и фунт тво­ро­гу, кусоч­ки коры с лав­ро­вых вето­чек и пек­ли на лав­ро­вых листьях (de agr. 121).

Назва­ние это про­ис­хо­дит не от этрус­ско­го горо­да Фес­це­нии, как дума­ли рань­ше, а от fas­ci­num - phal­lus, кото­ро­му при­пи­сы­ва­лась боль­шая маги­че­ская сила, отвра­щаю­щая кол­дов­ство и злые силы (Porph. ad Hor. epod. 8. 18). При­пе­вом к ним слу­жи­ло вос­кли­ца­ние «ta­las­se!», смысл кото­ро­го не был вполне ясен и совре­мен­ни­кам. Обыч­но его про­из­во­дят от име­ни рано забы­то­го ита­лий­ско­го боже­ства Талас­са, или Талас­си­о­на; Мерклин пола­гал, что это про­зви­ще бога Кон­са, на празд­ни­ке кото­ро­го были похи­ще­ны саби­нян­ки (Ind. Schol. Dor­pat., 1860. С. 13). Древ­ние ста­ви­ли его в связь с ta­la­ros - «кор­зин­ка для пря­жи» и виде­ли в этом сло­ве ука­за­ние на буду­щую работу хозяй­ки в доме.

В неко­то­рых местах Фран­ции моло­дых осы­па­ли оре­ха­ми, ино­гда даже в церк­ви. Осы­па­ние зер­ном при ста­рых дере­вен­ских свадь­бах у нас име­ло такое же зна­че­ние.

«Мы женим­ся, чтобы иметь закон­ных детей и вер­но­го сто­ро­жа наше­го домаш­не­го иму­ще­ства» (Dem. in Neaer. 122; то же у Ари­сто­те­ля: Et­hic. Ni­com. VIII. 14. P. 1162), ср. сло­ва юри­ста Моде­сти­на (Dig. XXIII. 2): «Con­sor­tium om­nis vi­tae, in­di­vi­duae vi­tae con­sue­tu­do». «Я вышла за тебя замуж, - гово­рит Пор­ция Бру­ту, - не толь­ко чтобы спать и есть с тобой, как гете­ра, но чтобы делить с тобой и радость, и горе» (Plut. Brut. 13).

Вот неко­то­рые при­ме­ры над­пи­сей (из «Car­mi­na La­ti­na Epi­gra­phi­ca»):

455: «Вир­ги­нии Марий Вита­лий супруг, цен­ту­ри­он леги­о­на… жили 36 лет, без­упреч­ная перед мужем, на ред­кость послуш­ная, жив­шая с одним мужем» («so­lo con­ten­ta ma­ri­to», - II в. н. э.).

548: Авфидия Севе­ри­на «цело­муд­рен­ная, трез­вен­ная, не пре­лю­бо­дей­ка, про­стая и бла­го­же­ла­тель­ная, пре­дан­ная одно­му сво­е­му мужу, не знав­шая дру­гих».

597: «я, Мар­цел­ли­на, была очень люби­ма сво­им мужем… един­ст­вен­ным супру­гом моим был Элий».

652: «ты соеди­не­на была со мной цело­муд­рен­ным сою­зом… ты сочла меня един­ст­вен­но­го достой­ным… и все одоб­ря­ют, что все доб­рое ты сохра­ни­ла для един­ст­вен­но­го мужа» (368 г. н. э.).

643, 5: «доволь­на одним мужем».

736, 3: «чистая, цело­муд­рен­ная, при­стой­ная, пре­дан­ная одно­му мужу».

968: «жила, доволь­ная одним мужем».

1142: «Что воз­мож­но, было супру­гой испол­не­но вер­ной. Ложе твое разде­лить не было прав нико­му».

1523: «полу­чив одно­го мужа, сохра­ни­ла я цело­муд­рие и стыд­ли­вость». Ср. Plaut. Merc. - 824: «жен­щи­на, если она хоро­шая, доволь­на одним мужем» и Ter. Heaut. 392: «жен­щи­нам поло­же­но весь век свой про­во­дить с одним мужем».

Послу­ша­ние мужу счи­та­лось доб­ро­де­те­лью; над­пи­си ее неред­ко упо­ми­на­ют:

429: «мне при­ят­но было нра­вить­ся мужу сво­им все­гдаш­ним послу­ша­ни­ем».

455: Вер­ги­ния была «на ред­кость послуш­ной» мужу.

476: «за послу­ша­ние мужу заслу­жи­ла… эту гроб­ни­цу».

765: «цело­муд­рие, вер­ность, доб­рота, послу­ша­ние» (пере­чис­ле­ны каче­ства доб­рой жены).

1140: «я была почти­тель­на к мужу и послуш­на ему».

1604: «здесь поко­ит­ся Энния Фрук­туо­за, доро­гая супру­га, достой­ная хва­лы за свое проч­ное цело­муд­рие и доб­рое послу­ша­ние».

Надо ска­зать, что работа с над­пи­ся­ми, посвя­щен­ны­ми памя­ти жен, по-насто­я­ще­му про­де­ла­на не была, не была преж­де все­го про­веде­на клас­си­фи­ка­ция (насколь­ко она воз­мож­на) по сослов­но-клас­со­вым при­зна­кам. Сто­ит, одна­ко, отме­тить, что каче­ства хоро­шей жены-ари­сто­крат­ки (CIL. VI. 1527) и жены скром­но­го отпу­щен­ни­ка сов­па­да­ют. Муж, про­из­но­ся похваль­ное сло­во над гро­бом жены (lau­da­tio), назы­ва­ет ее «доб­рой хозяй­кой, цело­муд­рен­ной, послуш­ной, при­вет­ли­вой, ужив­чи­вой».

День почитания женщин в Древнем Риме March 8th, 2011

В Древнем Риме тоже дарили цветы и праздновали женский день, назывался он "праздник свободно рожденных женщин". Женщины получали от своих мужчин подарки и цветы, были окружены заботой,

любовью и вниманием.

Женщины - рабыни тоже получали своего рода подарки: хозяйки позволяли невольницам в этот день не работать. Наряженные в красивые одежды, с благоухающими венками из цветов, римлянки посещали храм богини Весты - хранительницы домашнего очага. Праздновался праздник, конечно, не 8 марта. Кстати, название месяца "март" пришло к нам как раз от древних римлян. Этот месяц был первом в году и назван в честь бога войны - Марса.

Почему женский праздник и в Древнем Риме и в современных странах, в частности в знакомой нам России, празднуется в марте (неважно 1 марта, как в Риме, или 8-го, как в современности). Именно этот вопрос впервые возник у Овидия в его мало известной поэме "Фасты".

Д.Бломмер.Юнона
"Скажи мне, Марс, - читаем у Овидия, - почему матроны соблюдают твой праздник, раз ты занят делами мужчин?" (Ovid Fast, 169-170). Напомню: Марс - бог войны (Mars, Martis) и месяц март назван в его честь. Так вот, в тех же "Фастах" в ответе Марса подробно рассказывается история возникновения праздника женщин в Древнем Риме. А начинается она с пленения сабинянок, затем идет длинный рассказ, как женщины "пресекли войну мужчин", и это произошло в мартовские календы, то есть 1 марта, который и был признан праздничным днем для матрон - замужних женщин. "Жены блюдут этот день и почитают его", - продолжает рассказывать Овидий словами Марса. "Это пора их борьбы (против войны. - Р.Л.) и мольбы за приплод". В мартовские календы, узнаем мы дальше, был заложен храм в честь Юноны, матери Марса. Юнона (Гера) всегда была образцом благопристойности и блюстительницы нравов, и естественно покровительствовала женщинам, состоящим в браке законном.

Таким образом, судя по легенде, 1 марта в Древнем Риме начиналось, как и в новые времена, с борьбы. И не просто борьбы, а борьбы против войны, борьбы за мир, за жизнь, за продолжение рода.

Женщина получила в семье имущественное и правовое равноправие. У женщины было право, например, затеять развод по собственному желанию. А главное, наравне с мужем (pater familia, главой семьи, включающей рабов и детей) она стала госпожой, хозяйкой, причем не только формально, но и фактически. Римские матроны имели такой юридический и фактический статус, что и самые продвинутые современные женщины позавидовали бы им. Как и в современном мире, большинство свободных женщин, состоявших в законном браке, по крайней мере в период ранней и даже поздней республики, умели любить своих мужей, уважать их, быть преданными женами и нежными матерями. Они пользовались искренней любовью, уважением и почитанием своих мужей.

И раз в году, а именно в мартовские календы 1 марта они - и это уже не легенда - наряжались в лучшие одежды, обвивали чело нежным цветочным венком и отправлялись в храм Юноны, где обращались с молитвой к своей покровительнице Юноне-Луцине, которая открыла им свет жизни, и умоляли ее облегчить муки родов. А затем праздничные и умиротворенные матроны возвращались домой и здесь их ожидал муж с традиционными подарками.

картины художника-John William Godward,Барон Фредерик Лейтон

На рассвете Римской империи положение женщины в обществе было плачевным. Она представляла собой имущество, которым владел муж, а в раннем возрасте - отец. Молодых девушек выдавали замуж, закрепляя тем самым сделку между двумя влиятельными семьями.

Прелюбодеяние женщины расценивалось как посягательство на имущества мужчины и жестоко наказывалось, но в отношении мужчин все было иначе. В знак крепкой дружбы или гостеприимства, мужчина мог предоставить для ночной утехи свою жену, и это считалось нормальным. Женщина не могла противиться воли мужчины, т.к. к ней относились как к вещи.

Также одним из обычаев Древнего Рима была евгеника. Многие ученые считают, что именно оттуда этот обычай переняли некоторые народы мира. Обычно к ней прибегали менее статусные семьи, которые жаждали на генетическом уровне улучшить свое потомство. Для этих целей обычно использовались мужчины выше по рангу, положению в обществе.

Муж отправлял свою жену в дом статного мужчины, и она находилась там до тех пор, пока не забеременеет. Но после рождения отцом ребенка считался глава семейства, а не биологический отец.

Также мужчины отдавали своих жен во временное пользование иногда за вознаграждение, иногда в знак дружбы, или же для оплаты какой-либо услуги или товара.

С появлением кровной семьи и смены полигамии на моногамию, общественный статус женщин повысился. Через некоторое время положение женщины в Риме стало лучше, и развивалось в положительном русле.

К примеру, в этот период греческая женщина также была ограничена в отношении выбора спутника жизни и создании семьи, но римская барышня уже имела право выбирать себе мужа, при этом, в семье она считалась матерью, хозяйкой дома. Мужчины в семье обязаны были ее уважать и ценить.

Такая резкая смена обычаев и привычек немного шокирует, но все это произошло благодаря матриархату, который предшествовал этим коренным изменениям.

При этом то, что даже для некоторых сегодняшних народов является невозможным, во времена Рима уже существовало. Речь идет об образовании женщин. Девочки получали начальное образование наравне с мальчиками, при этом им никто не запрещал в дальнейшем учиться.

Помимо этого, женщин никто не запирал в доме, они также ходили в театры, цирки и на всевозможные представления, а также вечеринки, если их так можно назвать.

Римские женщины организовывали свои клубы, иногда они были исключительно для замужних, а некоторые принимали всех, вне зависимости от статуса девушки.

В этих клубах не преподавали уроки кройки и шитья, там женщины иногда решали даже государственные вопросы. К примеру, в 396 году до н.э. Рим воевал с Вейи, и на одном из таких собраний женщины решили сдать все свои золотые украшения в государственную казну.

Также в римском обществе женщины-матроны (т.е. замужние, к ним также относили овдовевших и разведённых) были разделены на несколько рангов.

Первый ранг был самый высокий, в него входили все родственники императора женского пола. Эти женщины могли позволить себе все, но, конечно, не нарушая внешние нормы приличия.

Они могли устраивать приемы или забыть о них на некоторое время. Но в случае, если эта дама решила все-таки провести вечеринку, никто из приглашенных не имел права отказаться. Они должны были следить за модой и всегда соответствовать ей. Никто не имел права обойти их приглашением на какое-либо крупное мероприятие, это считалось верхом бестактности.

Ко второму рангу относились женщины, которые составляли основной актив общества. Они были обязаны регулярно устраивать приемы. К ним относились высокопоставленные дамы, умные или влиятельные. Они должны были обязательно следовать моде и принимать активное участие в общественной жизни. Но при этом они не имели права высказывать свое мнение на людях, думать они конечно могли, но высказываться, и тем самым будоражить общественность, запрещалось.

К третьему уровню относили замужних женщин или матрон, как их называли. В отличие от первого и второго уровня, они были намного свободнее в своих желаниях. Они могли принять приглашение на прием или же отказаться. Они могли или устраивать приемы, или нет, а также приглашать кого душе угодно.

К четвертому рангу относили матрон, которые упали в глазах общества. Или не таких активных, или же чем-то прогневавших авторитетных дам.

Был и пятый ранг в римском обществе - в него входили все незамужние девушки, иностранки и представительницы плебса.

Не под один ранг не подпадают жрицы – версталки, они занимают свою особую нишу в обществе, но при этом полностью освобождены от бремени светской жизни, моды и правил. Они руководствуются обычаями и традициями. Подвластны они только Великому Пантифику и Богам.

Из этого экскурса в историю можно сделать вывод, что женщины в Древнем Риме имели обширные свободы и права. Некоторые мужчины того времени даже говорили, что они управляют всеми мужами, а ими их жены. Женщины негласно были такой же политической силой, как и их мужья.

Выражение « За каждым успешным мужчиной стоит сильная женщина» - характеризует положение женщин в римском обществе.

Ирина Шведова

Люди, которые интересуются историей, знают о Римской империи достаточно много - и о её правителях, и о законах, и о войнах, и об интригах. Но куда меньше известно о римских женщинах, а ведь на женщине во всем времена держалась не только семья, но и устои общества. И Древний Рим не исключение.

1. Римские женщины и грудное вскармливание

Богатые римские женщины обычно не кормили грудью своих детей. Вместо этого они передавали их кормилицам (обычно рабыням или нанятым женщинам), с которыми заключали договор на вскармливание. Соранус, автор известной работы II века по гинекологии, писал, что молоко кормилицы может быть предпочтительнее в первые дни после рождения. Обосновывал он это тем фактом, что мать может быть слишком истощена, чтобы полноценно кормить грудью. Также он не одобрял слишком частое кормление по факту того, что ребенок проголодался, и рекомендовал в шестимесячном возрасте уже переводить ребенка на «твердую» еду, такую как хлеб, смоченный в вине.

Но это не нашло поддержку у большинства римских врачей и философов. Они предположили, что материнское молоко лучше для здоровья ребенка, на том основании, что «кормилица может передать рабские дефекты своего характера ребенку». Эти же люди высказали мнение, что женщины, которые не кормят своего ребенка грудью, являются ленивыми, тщеславными и неестественными матерями, которые заботятся только о своих фигурах.

2. Кукла Барби для девочек Древнего Рима

Детство заканчивалось очень быстро для римских девочек. Согласно закона, они могли выходить замуж в возрасте 12 лет. Причиной этого было было то, что от девочек ожидали, чтобы они начали рожать как можно раньше (ведь в ту пору был очень высок уровень младенческой смертности). Накануне свадьбы девушка выбрасывала свои детские вещи, в том числе ее игрушки.

Эти же игрушки могли быть погребены с ней, если она умирала до достижения брачного возраста. В конце XIX века был обнаружен саркофаг, принадлежащий девушке по имени Креперея Трифена, которая жила во II веке в Риме. С ней была похоронена кукла из слоновой кости с руками и ногами на шарнирах. Рядом с куклой даже лежала небольшая коробка одежды и украшений, сделанных специально для нее. Но в отличии от современной Барби, у куклы Крепереи были широкие «детородные» бедра и округлый живот. Очевидно, что девушку с раннего детства готовили к роли будущей матери - к «достижению», которое было наиболее ценным для римских женщин.

Деревянная кукла из саркофага Крепереи Трифены

3. После развода ребёнка оставляли с отцом

Развод был быстрым, простым и распространенным процессом в древнем Риме. Брак обычно использовался для облегчения политических и личных связей между семьями. Тем не менее, брачные узы можно было разорвать в короткие сроки, когда они больше не были полезными для той или иной стороны.

В отличие от сегодняшнего дня, не было никакой правовой процедуры для получения развода. Брак фактически считался закончен, когда муж (или, что встречалось гораздо реже, жена) заявлял об этом. Отцы также могли инициировать развод от имени своих дочерей, благодаря тому, что отец сохранял правовую опеку над своей дочерью даже после ее брака. Подобное позволяло семье невесты возвращать приданое в случае развода. Однако некоторые мужья пытались использовать юридическую лазейку, заявляя, что могут оставить приданое у себя, если их жены были уличены в неверности.

Женщины неохотно разводились, поскольку римская правовая система благоприятствовала отцу, а не матери в случае развода. На самом деле, у римских женщин не было никаких юридических прав по отношению к ее собственным детям. Однако, если это было удобнее отцу, то дети оставались жить с матерью после развода.

Известным примером подобного является случай с дочерью императора Октавиана Августа Юлией и ее матерью Скрибонией, от которых император отказался после знакомства с третьей женой Ливией.

4. Странная косметика

Римские женщины стремились хорошо выглядеть. Считалось, что внешний вид женщины свидетельствует о возможностях её мужа. Но с другой стороны модниц, пытающихся соответствовать идеалу красоты, зачастую высмеивали за это. Римский поэт Овидий (43-17 годы до н.э.) радостно глумился над женщиной за попытку сделать ей самодельный краситель для волос: «Я сказал Вам, что нужно просто не смывать краску, а теперь посмотрите на себя. Уже нечего и красить». В другом сатирическом памфлете писатель Ювенал (55-127 годы н.э.) рассказывает, как женщина пыталась сделать себе волосы пышными до тех пор, пока они не начали напоминать копну сена.

В Древнем Риме была процветающая косметическая промышленность. Хотя некоторые рецепты были вполне «толковыми», такие как маски из измельченных лепестков роз и меда, другие могут заставить очень удивиться. К примеру, пятна на коже рекомендовалось лечить куриным жиром и луком. Раковины устриц использовались в качестве эксфолианта, а смесью измельченных дождевых червей и масла маскировали седые волосы. Другие авторы упоминали о крокодильем помете, используемом в качестве румян. В ходе археологических раскопок в Лондоне в 2003 году нашли небольшую коробочку, содержащую остатки 2000-летнего римского крема для лица. При анализе было установлено, что он был сделан из смеси животного жира, крахмала и олова.

5. Женское образование

Образование женщин было спорным вопросом в римский период. Базовые навыки чтения и письма преподавали большинству девушек в римских школах, а некоторые семьи использовали домашних учителей, чтобы научить своих дочерей более передовой грамматике или греческому языку.

Все это было предназначено для облегчения будущей роли девушки в управлении домашним хозяйством, а также служило для того, чтобы сделать ее более грамотной, и, следовательно, более интересной компаньонкой своего мужа. Хотя сохранилось очень мало примеров письменности женщин с древних времен, это не означает, что женщины не писали. К примеру, при раскопках римского форта Виндоланда нашли письма солдатских жен.

Однако, многие римляне считали, что чрезмерное образование может превратить женщину в претенциозное создание. Что еще хуже, интеллектуальная независимость могла считаться синонимом сексуальной распущенности. Тем не менее, некоторые элитные семьи поощряли своих дочерей учиться как можно больше.

6. «Первые леди»

Римские женщины не могли занимать никакие политические должности, но они могли оказывать влияние, к примеру, на результаты выборов. Фрески, сохранившиеся на стенах Помпеи, свидетельствуют о том, что женщины оказывали поддержку определенным кандидатам.

Жены политиков, тем временем, играли роль, практически не отличающуюся от роли супруг современных президентов и премьер-министров, выстраивая им образ «семьянина». Большинство римских императоров выстраивали идеализированные образы себя со своими женами, сестрами, дочерьми и матерьми. Разрабатывались даже монеты и скульптурные портреты, чтобы представить «первую семью Рима» гармоничной и сплоченной единицей, независимо от того, что было в реальности.

Когда Август стал первым императором Рима, он пытался сохранить иллюзию, что является «выходцем из народа». Вместо дорогостоящей одежды, он предпочитал носить простые шерстяные одежды ручной работы, которые вязали для него родственницы. Поскольку вязка считалась идеальным времяпрепровождением для послушной римской матроны, это способствовало созданию имиджа императорского дома в качестве образца морального приличия.

7. Римские императрицы - отравительницы и интриганки?

Императриц Рима изображают в литературе и кино, как отравительниц и нимфоманок, которые не останавливались ни перед чем на своем пути. Утверждали, что жена Августа Ливия убила его после 52 лет брака, смазав ядом зеленый инжир, который император любил срывать с деревьев вокруг их дома. Агриппина, как говорят, также отравила своего пожилого мужа Клавдия, добавив смертельный токсин в его обед из грибов. Предшественница Агриппины Мессалина - третья жена Клавдия - запомнилась в первую очередь тем, что планомерно убивала своих врагов, а также имела репутацию ненасытной в постели.

Не исключено, что все эти истории были домыслами, которые распускали люди, которые беспокоились из-за близости женщин к власти.

Сегодня весьма интересно увидеть, . Серебряные клады той эпохи были найдены не так давно.

Женщины-гладиаторы считались легендой в течение многих лет. Тем не менее, десятилетия исследований позволили, наконец, подтвердить их существование и роль в древнеримской культуре гладиаторских боев. /сайт/

Женщин-гладиаторов часто называли амазонками. Римляне любили бои женщин-гладиаторов на арене Колизея, их считали подобием легендарных амазонок с востока. На древних рельефах изображены женщины-гладиаторы, одетые и оснащённые как мужчины-гладиаторы, но между ними всё же есть некоторые существенные различия.

Прежде всего, женщины-гладиаторы не носили шлемы и туники, вместо туники они надевали набедренную повязку. Они также использовали меч под названием Гладиус, щит, носили защитные приспособления на руках и ногах. Некоторые мужчины-гладиаторы тоже не использовали шлем, но у женщин была другая причина не использовать его -они хотели показать свои причёски, то есть свой пол.

Бараки для гладиаторов в Риме, построенные императором Домицианом (81-96 н.э.), сзади расположен Колизей. Фото: Public Domain

Символ римского тщеславия

Женщины-гладиаторы появились в Риме в период упадка и роскоши. Согласно записям Диона Кассия, Петрония и Ювенала, женские бои были очень популярны, но редки, так как женщин-гладиаторов было немного. Их также использовали в качестве сексуальных объектов для римской элиты. Бои женщин-гладиаторов были частью жизни верхушки общества, иногда их приглашали в частные дома, чтобы развлечь гостей.

Гладиаторши. Фото: trooper111/CC BY-NC-SA 3.0

Основное различие между мужчинами и женщинами гладиаторами в том, что женщины не были рабами. Возможно, в более поздние периоды женщины-рабыни боролись на аренах, но первые гладиаторши были свободными женщинами, как правило, состоятельными римлянками, которые любили воевать и рассматривали бои как форму развлечения, спорт, или хотели играть особую роль в обществе.

По свидетельству Тацита (56-117 гг.), благородные мужи не ходили на бои гладиаторов-женщин, которые были чрезвычайно популярны. Тем не менее, он упомянул, что однажды сенаторы опозорились, наблюдая за женским боем в амфитеатре.

Женщины боролись не для того, чтобы заработать деньги, так как уже были богаты. Они искали внимания, азарта и славы. Для участия в состязаниях они должны были получить специальное разрешение от человека, который организовал бои.

Упоминания о женщинах-гладиаторах в исторических записях

Женщины-гладиаторы, вероятно, появились впервые во время правления императора Нерона. Римский историк Дион Кассий описал женские бои, организованные в знак уважения к матери Нерона: «В честь своей матери он (Нерон) проводил самый великолепный и дорогой фестиваль в течение нескольких дней в пяти или шести театрах сразу... Было ещё одно представление, наиболее позорное и шокирующее, когда мужчины и женщины не только низкого, но и высшего сословия стали исполнителями в оркестре, в цирке, в охотничьем театре, потеряв своё достоинство...; они ездили на лошадях, убивали диких зверей и сражались как гладиаторы, некоторые по своей воле, а некоторые по принуждению».

Другие императоры Рима также любили приглашать женщин-гладиаторов в свои дома, на вечеринки и другие торжества на больших аренах. Есть записи периода царствования императора Домициана (81-96 гг.). «Часто Домициан проводил бои в ночное время, а иногда выпускал на арену карликов и женщин бороться друг против друга», - писал Дион Кассий.

Карлики на римской арене. Фото: CC BY-NC-SA 2.0

Септимий Север тоже устраивал женские бои примерно до 200 г. н.э., а потом запретил их, не желая превращать их в шоу, где знатные женщины вели себя непристойно. Эту точку зрения поддержал также император Гонорий, который положил конец боям гладиаторов в 399 году. Последний бой прошёл в Риме 1 января 202 года.

Археология раскрывает тайну

Археологические данные подтвердили существование бойцов женщин, которые были описаны в древних римских текстах. Одно из самых важных археологических свидетельств - мраморная плита в Галикарнасе (Бодрум, Турция) I - II вв, которая доказывает, что женщины гладиаторы рассматривались как сексуальные объекты. В настоящее время плита находится в Британском музее. На ней изображены две амазонки, как их называли в то время. Изображение соответствует описанию женщин-гладиаторов известными древними писателями.

В 2001 году в Саутварке, Лондон, нашли скелет римской женщины, идентифицированной как женщина-гладиатор. Её похоронили как изгоя, за пределами главного кладбища. В могиле находилась гончарная лампа с изображением павшего гладиатора и чаши с обожжёнными шишками сосен, посаженных вокруг Лондонского амфитеатра. Однако некоторые исследователи до сих пор не уверены, была ли эта женщина гладиатором или женой гладиатора.

Рельеф с изображением двух женщин гладиаторов в Галикарнасе. Фото: Public Domain

2 июля 2010 года в Креденхилле, Херефордшир, Англия, археологи обнаружили останки других женщин, которые могли быть гладиаторами. Погребение содержало деревянный сундук, окованный тремя железными полосами и забитый железными гвоздями. Кости таза и череп были обычного размера, но кости ног и рук были крупными, то есть эти женщины имели сильные развитые мышцы.

Со временем археологи могут обнаружить больше доказательств существования женщин гладиаторов, тогда они выйдут из сферы легенд и станут реальной частью римской истории.